Книга Валерия. Роман о любви - Юлия Ершова

— Примерно… так, — ответила Лера, не замечая иронии.

Грозовой тучей нависла Алла над любимой подругой и громыхнула:

— Ты — ненормальная! Не знаешь, чего хочешь! Вот мама твоя знала. Сколько сил положила, прикормила его, обласкала, и всё для тебя. Нормального мужика для своей донечки подыскала, ведь сама ты неспособна. И нá тебе! Бегство из-под венца. И куда? В мою конторку!

— Алла! — воскликнула Лера, вставая с дивана. — Ты покушаешься на мою свободу!

— Дятловская, не юродствуй, — стояла на своём Алла, сверкая глазами.

— Мама? Да, она мечтала об этом браке. Мама, но не я, нет.

Алла пригладила волосы и стала спиной к окну.

— Очень интересно, — прошипела она и скрестила руки на груди.

— Да. Я люблю его. Просто люблю, и всё. Конечно, я хотела быть его женой, конечно, хотела. — Лера прижала ладони к сердцу. — Но… не могу видеть, не вынесу его страданий. Как можно человека оторвать от семьи? Разлучить с детьми? Он — отец, корень и столб. Дети — его продолжение, его часть. Он не отдельный человек, не единичный, а целая система. Система, где место матери и жены занято не мной.

— Да уж — не тобой! — ухмыльнулась Алла. — А необразованной деревенской проституткой, алкоголичкой, с которой система под названием «Валерий Янович» безмерно счастлива. Конечно, если они избавятся от смердящей алкоголем мамаши, которая ещё и припадками балуется, то страдания от разлуки с этим существом причинят непоправимый ущерб «целостной системе».

— Я тоже так иногда думала. Здесь есть своя правда. Вернее, полуправда. Но только ни я, ни кто-то другой на земле не имеет права вмешиваться в дела чужой семьи, этой ли, другой ли. Они сами должны решать, избавляться ли им от своей горе-мамаши. Он сам. Без моего участия, влияния. И пока она на месте, на своём месте, больше двадцати лет как, значит, всех всё устраивает, положение терпимое. И у неё бывают периоды ремиссии, и не такие уж маленькие, тогда их семья существует, проживает свою уникальную жизнь. — Алла округлила глаза. А Лера с трудом дышала, сбиваясь с ритма своего монолога. — Понимаешь? Она на своём месте. Она — жена и мать. У каждой семьи есть священная граница, которую не смеют нарушать даже самые ближайшие родственники, даже тёща или свекровь. И вот в этом самая настоящая, истинная правда. А моя полуправда вовсе и не правда, а ложь.

Алла растянула губы в презрительной улыбке и захлопала в ладоши:

— Браво! Даже мне было интересно! Особенно в части тёщи и свекрови. Надо же, сколько ерунды вмещает твоя маленькая светлая голова. И за всем этим громадьём слов прячется банальная трусость и, главное, твоя лень. Как же, пани Дятловская приподнимет свой зад и выпадет из зоны комфорта. — Алла вздохнула и сменила тон голоса на спокойный, окрасив его убедительным акцентом. — Лера, ты для меня самый близкий человек. Я всегда откровенна с тобой и честна, как ни с кем. И не позволю тебе совершить ошибку. Пришло время. Ты должна создать свою «уникальную» семью, очертить свою границу вокруг себя и Яновича. Ты нарожаешь ему детей и его мальчика больного не обидишь. А дочь Валеркина — взрослый человек, сама без пяти минут жена и мать. С чего бы ей противиться счастью отца? Тем более она давно знает о твоём существовании. Она даже рада будет — брат присмотрен, не на её шее, как сейчас. Выходи за него — и точка!

Лера в ответ взмолилась;

— Алла, ты тоже моя самая любимая, но… нельзя преступать закон, никогда, ни природный, ни нравственный, ни уголовный. Это — гибель, за преступлением всегда следует наказание, неотвратимо. И расплата всегда страшнее, чем сладость… О, если бы я вмешалась, разбила бы чужую семью, то, сама того не желая, запустила бы алгоритм смерти, ветки которого добрались бы в конце концов до моего сына. Потом, Валера конкретно мне ничего не сказал. Я просто догадалась. И если он озвучит то, что задумал, я… откажу ему.

Алла присела на краешек стула напротив Леры. Зрачки её глаз сузились и стрельнули холодными стальными стрелами, которые попали в самую Леркину душу:

— Может, объясните мне, Валерия Николаевна, блюстительница законов и разработчица неуправляемых алгоритмов: почему тогда ваша личность уже пятнадцать лет, с небольшим перерывом, не вылазит из постели этого сложного человека-системы и не опасается того, что рок неотвратимо расправится с младшим Дятловским? Растолкуйте уж простой белорусской женщине.

Лера почувствовала себя обессиленной. Ей казалось, что она опять рухнула наземь, как убитая птица из баллады Нелявина. Отдышавшись, несчастная произнесла:

— Алла, ты не хочешь понять меня. Так жаль, но я уверена, пройдёт время, ты поддержишь… А про постель ты правильно сказала, мне сейчас стыдно. Знаешь, перед отъездом на дачу домой позвонила наша новая сотрудница, Оксана, смышлёная девочка такая. Она рассказала, что к концу рабочего дня в наш рабочий кабинет ввалилась женщина, полная, на голове спутанные волосы, чернее сажи. От неё несло спиртом и, прости, мочой. Женщина требовала встречи со мной. «Куда сбежала эта б…», — так кричала, и ещё выразительнее. Оксану напугал её пустой рот и трясущийся живот, такой вздутый, что девочка моя подумала, что перед ней беременная, пьяница на сносях.

— Это была она? — спросила Алла, округляя глаза. — Ведьма. Я всегда знала.

— Оксана такого же мнения. Она испугалась очень и, молодец, сообразила, вызвала охранника. Мне сразу позвонила. Но главное в чём, для меня просто убийственное: девочка-то моя не поняла, кто перед ней, но ей скоро объяснят особо информированные сотрудники. Растолкуют: её начальницу, дочь великого профессора, бросил муж, и с тех пор она путается с женатым мужиком. Это она его жену и довела до такого скотского состояния. И обязательно добавят, что сам профессор тоже шалил на стороне, мол, кровь испорчена. И теперь каждый рабочий день моя Оксана, глядя на меня, будет думать, что я шлюха. И будет права. Какая бы ни была я красавица и умница, а Полина пьяница и уродина, я не смею воровать у неё. Вот так вот. — Лера хлопнула ладонью по столу.

Алла вздрогнула от внезапного хлопка. Её разум тут же потерял логическую цепь размышлений, значительно более весомую и драгоценную, чем Леркины бредовые измышления. Она опять стянула волосы бирюзовой лентой и зашла с другого фланга:

— Ладно, отбросим эту ведьму. По ней дурдом плачет. Давай о светлом, о твоей маме. Что-то я не помню такого, чтобы Екатерина Аркадьевна заморачивалась, как ты. Воровкой себя считала. Она ведь семью разбила, благополучную, стала профессоршой и счастливо прожила свой короткий век. И где? Где страшная расплата за нарушения закона? Где роковые ветви алгоритма?

При упоминании семейной тайны Валерия всполошилась, сбросила кожу смирения, как Царевна-лягушка, и выкрикнула всей душой:

— Хочешь, я скажу тебе правду? Хочешь?.. Отец разлюбил её, быть может, ещё до свадьбы. Это ли не расплата? Он тяготился её любовью, её заботой и терпел, ради меня. И ещё: папа считал себя предателем, это рвало его сердце, убивало его каждый день. Родной сын отрёкся от него. Разве это не кара? И где гарантия, что меня не ждёт та же судьба? А его больной ребёнок? Смогу ли я полюбить его? И если Валере покажется, что я как-то не по-доброму отношусь к его сыну, в свой адрес я услышу такие упрёки, такие больные и колкие, на которые он способен… Ты сама знаешь. Кроме всего, Алька не останется вежливым наблюдателем, и может произойти трагедия. И ещё… Ты, наверное, заметила, Янович не похож на моего отца. Он не станет приносить жертвы, терпеть опостылевшую жену, хранить ей верность. Настанет день… и переднее сиденье джипа займёт молодая женщина с таинственным взглядом. Это и убьёт меня.